В прошлом году друзья уговорили его поехать на Кавказ. Не на
знойные Сочинские пляжи, а зимой в горы. Вернувшись, он написал
песню: "Что я натворил, как я разорил и себя, и песни...". Баку
риани, с его смесью гор и цивилизации, разочаровал Арика,
который не раз бывал на Приполярном Урале и Хибинах, страстью
которого были дикие северные горы, дававшие возможность
испытать себя и измерить глубину надежности и преданности
идущих рядом людей. Песня заканчивалась словами: "И опять,
опять не дадут мне спать северные горы, тундра и тайга, белые
снега и оленя след..."
Поэтому, когда сейчас некоторые говорят: "Зачем, ну зачем они
пошли в эти проклятые горы!" - мы, еще не смирившись с горькой
утратой, отвечаем: "Они не умели жить иначе". Это случилось в
Восточных Саянах. В одном из ущелий группа белорусских туристов
попала в лавину. Миша Корень, Аня Нехаева, Арик Крупп, Володя
Скакун, Саша Носко, Вадим Казарин, Саша Фабрисенко, Федя
Гимеин, Игорь Корнеев. Они были прекрасными людьми. Мы скорбим
о каждом из них. Были... Скорбим... Такие страшные слова
приходится говорить о людях, с которыми еще вчера вместе пели
песни, сидели у лесных костров, которых любили. Сегодня мы
хотим рассказать об одном из них - Арике Круппе, который был не
только верным товарищем и талантливым инженером, но и поэтом.
Нам еще трудно поверить, что, сняв телефонную трубку, больше
не услышим ликующего голоса:
- Ребята, послушайте какую я обалденную рифму придумал!
Что в конце недели не прокатится на Минском вокзале по толпе
туристов весть: "Говорят, сегодня на Николаевщине будет петь
Крупп" и все бросались к билетным кассам, а сам Крупп, ехавший
в другую сторону, иногда узнавал эту новость последним, и менял
маршрут, чтобы не обмануть ожидания товарищей.
Что не нужно будет удерживать его, когда он собирается прыгать
с высокого берега в незнакомую реку или мчаться ночью на лыжах
с крутого склона.
Что на его рабочем столе останутся незавершенными эскизы,
чертежи, расчеты системы оптического звукочтения - темы его
будущей диссертации.
Что не будет человека, рядом с которым каждый из нас
становится богаче. У него было много друзей. Людей влекли к
нему душевная щедрость, умение видеть в человеке все самое
лучшее. И каждому, кто общался с ним, хотелось, чтобы его
лучшее стало главным. Арик не искал популярности, не носил
свои стихи в редакции. Они сами разлетались по Союзу и в
последнее время все чаще звучали на туристских слетах и
конкурсах, по радио и телевидению.
Писать он начал еще в школе, в Лиепае, продолжал, учась в
Ленинградском институте киноинженеров. "Каждый год после
окончания весенней сессии, я уезжал со студенческими отрядами
на стройки, - рассказывал Арик, - Пожалуй, стройки и привили
мне любовь к местам, в которых не бывал, к местам, где еще
много не похожего на обыденную жизнь и поединок человека со
стихией еще не закончен."
После института Арик приехал работать в Минск, на завод имени
Вавилова. Прекрасно зная математику, физику, электронику,
оптику, он оказался способным инженером-испытателем и получил
два авторских свидетельства на изобретение. Наверное, мог
получить и больше, потому что у него была масса идей. Но он не
копил их, как скряга, для одного себя, а щедро делился с
остальными и бывал искренне рад, когда его догадка, его идея
помогали решить задачу товарищу.
А в свободное время писал песни. Сначала простые,
незамысловатые, они с каждым годом становились все глубже,
серьезнее, насыщенные мыслями и образами.
Когда слушаешь их, не верится, что мелодия их написана
человеком, не имеющим музыкального образования. Их оригинальная
сложная гармония не раз удивляла профессиональных композиторов.
В первых песнях звучали подражательные нотки, а потом - это был
уже только Арик Крупп, с его неповторимой искренностью, светлой
грустью, сдержанным мужеством, жаждой познания жизни и людей.
Ни слова фальши, ни позы, ни рисовки - в песнях, как в жизни,
Арик всегда оставался верен себе. Он писал:
"...А все-таки, все-таки хочется петь
Даже, когда в сердце песням нет места -
Только б не сдаться и только б успеть
Спеть свою самую главную песню..."
Успел ли Арик спеть свою самую главную песню? Его жизнь
оборвалась в 33 года, когда каждый год, каждый месяц приносил
все новые творческие удачи. Но все, что он успел написать -
строки этой одной, самой главной песни-гимна мужеству, доброте,
красоте человека и природы.
С тех пор, как он познакомился с Белорусскими лесами, в нем
жили две любви: леса Белоруссии и Северные горы. Лето - для
Бело руссии, зима - для Севера.
С рюкзаком за плечами, на шлюпках и байдарках, Арик обошел всю
Республику. Тихой красе нашей земли посвящены многие его песни
- желтым парусам листьев на Березине; озерам, бусинками
нанизанными на нити рек, дождям, заливающим осенний пожар
лесов. С Ариком можно было говорить обо всем: о новых книгах,
которые он раньше всех успевал прочесть, об искусстве,
политике, космосе... Но при нем невольно смолкали разговоры про
очередь на модный полированный гарнитур. Сам Арик
довольствовался малым: место в общежитии, свежая сорочка, книги
и гитара. И все же он был богаче многих. Он был нужен людям.
Прекрасный рассказчик, он в то же время никогда не стремился
быть в центре внимания, умел, как никто, слушать других, жадно
поглощая все интересное о мире, о людях. И его походы были не
бег ством от людей, а возможностью еще раз познать их истинную
ценность. "Нам еще долго не видеть людей, значит, есть время
подумать о них", - писал Арик. И еще он писал: "К людям я лыжню
тяну, как кабель."
Он пел только тогда, когда его об этом просили, и то, что
просили, не навязывая своих вкусов. Он мог петь ночи напролет.
И когда иной раз мы, растроганные, говорили ему хорошие слова,
он просил: - Не надо, ребята. Это вредно - перебирать норму
нежности.
При нем невозможно было скиснуть или расклеиться, потому что
сам он мужественно и сдержанно переносил невзгоды. При нем
никто не рисковал становиться в позу, потому что он был
предельно естественным. При нем трудно было, рубанув с плеча,
вычеркнуть кого-то за ошибку или провинность из числа друзей и
знакомых - он стремился не осудить с высоты своей
нравственности, а понять, чтобы помочь.
Но если он говорил: "Я бы не пошел с тобой на Север" - то
значит, ты в чем-то очень, очень был неправ Арик брал, чтобы
отдавать, отдавать без конца. "Самая большая ценность похода в
том, что через несколько дней после его окончания ты вдруг
замечаешь, что стал чуть другим, чуть лучше, чем был раньше,
чем-то чуть богаче." Это строки из его последнего письма,
отправленного с Саян, из Верхней Гутары. В нем, наверное, ключ
к пониманию стремления к тем трудным северным маршрутам,
которые выбирали Арик и его товарищи. Он не успел написать
песню о Саянах. В его записной книжке, найденной в его рюкзаке,
несколько строк, вероятно, ее первый набросок:
Саяны - это хвойный лес
и белизна берез,
Саяны - это синь небес
и мартовский мороз,
И в пасти черно-белых гор
таблеточка луны...
Накануне последнего похода Арика Круппа пригласили на студию
"Беларусьфильм" и попросили исполнить в новом документальном
фильме "Жизнью и смертью" песню Юрия Визбора на стихи Ярослава
Смелякова. Песня звучит на фоне панорамы снежных гор. По
трагическому стечению обстоятельств, это была последняя песня,
спетая Ариком:
От морей и от гор веет вечностью,
веет простором.
Раз посмотришь - почувствуешь -
вечно, ребята живем.
Не больничным от вас ухожу я,
друзья, коридором -
Ухожу я, товарищи,
сказочным Млечным путем.